Единорог

 Шел дождь. Огромные теплые капли срывались с небес и роем неслись на землю сквозь толщу теплого воздуха, пропитанного липовым ароматом. Серебристой россыпью они падали на листья каштана, сливались в ручьи, разбивались о длинные плащи прохожих и звонким потоком рвались с крыш по водосточным трубам. Казалось, что извергающийся из них водопад вот-вот смоет людей с мощеных улиц города. Уже темнело, и долгожданная прохлада забиралась в окна замка, прихватив с собой запах влаги, молнии и южного ветра.

Ему не спалось. Гроза и неясная тоска сделали свое черное дело. Усталость от охоты, обильной еды и любовных утех словно рукой сняло. Сон ушел через открытое настежь окно. Какое-то время он просто лежал на кровати с открытыми глазами и думал о Ней. Наконец тело, не скованное сном, потребовало движения. Освободив себя от мягких объятий, он встал с постели. Его женщина, нелепо раскинувшись на ложе, спала. Да так крепко, что из расслабленного рта выскользнула слюнка. Она стекла со щеки и капнула на пол.

«М-да, красотка», – невольно подумалось ему. Завязав пояс богатого восточного халата, он вышел в залу. В камине все еще догорал огонь, зажженный не столько для того, чтобы прогнать сырость, сколько из глупой прихоти хозяина. Огромный пес в углу настороженно поднял свою косматую голову, лениво вильнул хвостом и снова улегся, вздохнув так, словно чувствовал настроение человека.

Наш герой сел в кресло и пристально уставился в камин. Пламя плясало свой неповторимый танец. Оранжевые, красные, золотисто-желтые всполохи отбрасывали на стены причудливые тени. Наконец под его взглядом хаос стал выстраиваться в систему. Сквозь искры и мерцание проявились буквы. Руны выстроились в Ее имя.

«Опять», – успел только подумать он. В рисунке огня – золотистые кудри. Изгиб спины, склонившейся над столом. На черных страницах алеют буквы. Она засмеялась и захлопнула книгу, рассыпав сноп искр:

– Как дела, хранитель? – и вышла из огня так, будто это какой-то пустяк.

– Ну, здравствуй, моя хорошая, – он улыбнулся и протянул руку.

Она в ответ лишь взглянула, склонив голову на бок:

– Ты не ответил на вопрос.

– Охота принца удалась на этот раз. Конечно, он не загнал лучшую дичь, но думаю, что у меня есть право им гордиться. Что ты?

– Дела, дела, – она прошла по комнате, дотронувшись до краешка стола и пробежавшись пальцами по корешкам книг. – Все как всегда. Ты тут, я там, слагаю слова и путаю их в рифмы в мире своих иллюзий.

– Мне тебя не хватает.

– Это видно, — она кивнула в сторону спальни, откуда раздавалось сладкое сопение.

В ответ на замечание он поморщился:

– Ну а что ты хотела?

Она ничего не ответила. Все было ясно и так. Слова исчерпали себя. Ее тело, сохранившее золото огня, лучилось светом, и каждый шаг к нему оставлял сноп золотых искр на ковре. Шаг. Еще. И вот уже она на его коленях. Иллюзия была такой сильной, что он попытался было взять россыпь ее волос в свои руки, но они прошли сквозь фантом:

– Черт!..

– И ты еще смеешь расстраиваться? – она горько улыбнулась. – Брось. В твоей жизни все настоящее. Огонь горит, вино льется, женщины согревают. Охота, ветер в парусах… Тебе ли жаловаться?

– Сколько еще?

– Не знаю, насколько сил хватит.

– Скорей бы уже они кончились.

– Никто не знает, закончится ли наказание одновременно с этим. Или у этого есть просто какой-то определенный срок и я просто поменяю темницу?

– А кто ты?

– Не думаю, что тебе понравится ответ.

– Послушай, меж нами не должно быть тайн.

– Как знать. Быть может, если бы им не было места, чары разрушились бы.

– А что ты такого натворила?

– Это судьба, хранитель… Поверь мне. Просто поверь. Чудес не бывает.

– Но ты-то побудешь со мной сегодня?

– Столько, сколько ты этого захочешь.

– Скажи что-нибудь важное только для нас…

 

Эхо слов уносила ночь. Тучи, освободившись от бремени дождя, стали легче перышка. И ветер, путая их кудрявые головы, уносил облака в море. Прозрачное небо покрылось звездами. Южная ночь окутала город тьмой, и только одно окошко замка всю ночь искрилось и полыхало огнем.

 

***

– Тьфу ты! — опоздавший в город до заката крестьянин, глядя на это окно, сплюнул на дорогу и поежился в крытой повозке, забитой до отказа репой и тыквой. – Поди, сволочь такая, опять магией балуется, – бурчал он вполголоса. — Распустились эти хозяева, спасу нет. И принц этот безусый, поди, пристрастится, куда только святая инквизиция смотрит.

 

Он скрестил руки и снова попытался уснуть. Старая лошадь, впряженная в повозку, дремала стоя. Некогда белоснежная, до копыт, а теперь просто грязная, спутавшаяся, вся в репьях грива по колено уже высохла после дождя. Небо светлело. Остаток ночи прорезал петушиный крик, призывающий солнце. Крестьянин открыл один глаз, протяжно зевнул, поправил плащ и дернул поводья: «Давай, Савраска, пошла!»

Лошадь тряхнула головой и тихонько тронулась вперед. Телега прогибалась под тяжестью груза. На подступах к городу жилы лошади надулись словно веревки. Возница снова хлестнул поводьями: «Давай, давай, родимая, приедем на рынок, получишь овса. Пошла! Но!»

Кобыла упорно шла вперед, но тут на перекидном мосту, в пяти шагах от города, телега застряла. Крестьянин бил ее плетьми, ругался, та в ответ переступала копытами и только всхрапывала, задрав голову, пока пена на губах не показалась.

 

– Ты бы кобылу свою поберег! – посоветовал сытый охранник. — Неровен час, издохнет по пути к рынку.

– Моя кобыла уже двадцать восемь лет как дохнет, – в голосе мужика прозвучали хвастливые нотки.

– И чё, никак не загонишь? – он хохотнул и подмигнул своему другу.

– Кобылка-то с секретом, — крестьянин спустил свое тяжелое тело с телеги и повел наконец лошадь под уздцы. Освободившись от тяжести, та напряглась и вытащила-таки телегу. Ноги ее тряслись, с удил капала пена, но крестьянин впервые за день смотрел на нее едва ли не с любовью. Проходя мимо охранника, он откинул ее серую, грязную челку, и на лбу лошади обнаружился страшный костяной нарост.

Охранник присвистнул:

– Ну, ты даешь, деревенщина. Так загонять единорога, это уметь надо! И надо же, к таким вот, как ты, они подходят, а другие всю жизнь за ними гоняются.

– Так секретик знать надо, — мужик отхлебнул воды из поясной фляги и смачно причмокнул. Кобыла дотянулась до одуванчика, проросшего у ворот, и, сорвав его мягкими губами, захрумкала так, будто во рту у нее было по меньшей мере полфунта отборного овса.

Охранник посерьезнел и пододвинулся к хозяину копытного раритета:

– Слышь, мужик, ну у тебя уже есть скотина. Выглядит, конечно, неказисто, но если ты мне секретик свой расскажешь, золота у тебя будет столько, что купить сможешь любого жеребца в округе. Будешь как сыр в масле кататься. Слышь, у меня браток есть, в охране у принца служит, его начальник нам такой куш отвалит, на всех хватит.

– Но-но! У меня таких охотников, знаешь сколько! Все вы тока трепаться умеете! – Он влез обратно на телегу и, хлестнув поводьями, покатил к городским воротам.

Охранник сплюнул и прошипел ему вслед:

– Смотри, как бы пожалеть не пришлось.

– Бабушке это своей расскажи, – раздалось откуда-то спереди телеги.

Репа и тыква вкатились в город.

 

На базарной площади стоял гул. В лавках переливались разноцветьем шелка и богатые ковры, а посреди площади красовалась самая настоящая самоходная телега. Девки дивились на заморское чудо, а купцы без устали нахваливали свой товар. Ароматы пряностей смешивались с запахом тут же выпеченного хлеба, звон стали, доносящийся из кузницы, перемежался пением веретена. Плескалась рыба в бочках, ротозеи глазели на игру в кости, а толстые кухарки яростно спорили, стараясь сбить цену и наполнить свои плетеные корзины до отказа. Овощи были почти проданы, когда кобыла вздохнула в последний раз и издохла прямо на базарной площади. Ее хозяин не скрывал досады: «Вот тварь, не могла до дому потерпеть».

 

Они торговались недолго. Уже после третьей кружки пива в соседней с площадью пивной крестьянин во всех подробностях поведал, как приручить волшебное животное:

– Сначала ты должен отправиться в чащу леса да при этом надеяться на чудо. В тот летний день, когда солнце съедает ночь и цветет папоротник, в тумане, под утро, ты можешь встретить своего единорога. Как правило, твари пугливы, и все, что ты можешь сделать, это заметить его гриву, светящуюся огненным светом, да искры из-под копыт. Оставь ему хлеба и просто уйди. Но через год опять вернись и принеси ему воды в серебряном кувшине, отборного зерна и хлеба. Этот запах дома может вскружить ему голову. Пройдет семь лет, и он привыкнет к тебе. Тогда ты можешь петь ему песни. Купи лучшие стихи у менестрелей. Пой ему о любви. Даже тогда, когда он уходит. Ты должен возвращаться на ваше место каждый день. Понял? Если ты оставишь его на неделю, чары разрушатся. Он поймет, что ты врешь. Это понятно? Единорог должен поверить, что ты любишь его. И тогда он подойдет…

– А что тогда?

– Тогда протяни ему руку с хлебом. И делай так до тех пор, пока он не поверит, что ты делаешь это от чистого сердца.

– И что тогда?

– Что, что… Если единорог возьмет еду с твоей руки, он уже никуда от тебя не денется. Можешь пахать на нем, ездить, детей катать. Пока не сдохнет, он твой. Давай, гони деньги.

Охранник полез в заплечный мешок.

– Слушай, а если он поймет, что это я корысти ради?

– Не дрейфь. Рог отвалится, дрыхнуть станет больше и жрать меньше. Одна сплошная экономия. – Он заглянул в кошель с деньгами, достал одну монетку, проверил ее на зуб и опустил обратно. Потом слегка подбросил на ладони кошель, прикинув вес и, довольно крякнув, собрался уже выходить.

– Подожди, а если я не корысти ради?

– Ты что, лошадь, что ли, полюбить собрался? – крестьянин заржал, да так, что выпитое пиво забулькало в его огромном животе.

– Не, ну это я так, интересно же…

– Ну, я таких случаев не знаю. Ходят слухи, что от любви это парнокопытное превращается в человека. Брешут, поди. Какая из моей лошади баба? Но поговаривают, что если эта тварь живет у тебя, она вроде как по ночам в бабу превращается и идет на зов сердца. И если кто-то сумеет ее полюбить, она снова станет свободной.

– И че, твоя по ночам ходила?

– Да дрыхла она, когда стоя, когда лежа, тут уж как повезет. По мужикам особо не шастала, – крестьянин снова рассмеялся. – Да и какая любовь может быть у лошади?

 

***

В этот день королевский хранитель забыл обо всем. Огонь в камине погас еще до полуночи. В его постели резвилась очередная красотка. К тому же днем на охоте запуталось стремя у принца, и отпрыск короля, неудачно сойдя с коня, подвернул ногу. Угрозы для жизни никакой, но осадок от происшествия, бросившего тень на компетентность наставника и главного королевского телохранителя, остался. А когда не идут дела, нет лучшего средства, чем добрый эль и плотские утехи. День пролетал за днем. Дел накопилось много, и он успевал лишь ездить от лекаря к местному кузнецу, сверять бумаги, сыпать золотом и лестью и говорить, говорить, говорить… В оставшееся время он упражнялся и старался не думать ни о чем лишнем. Но время шло, и пустота внутри рождала тревогу. И вроде все так, но чего-то как будто не хватает, чтобы сытость перешла в спокойствие.

 

Прошла неделя, и в окнах замка снова заполыхал огонь. Полено сгорало за поленом дотла, и жар стоял такой, словно стены замка давно уж покрылись инеем. Всполохи искр, свиваясь с дымом, вырывались в ночное небо, и пляска огня продолжалась до утра. Но Она не пришла. Руны кривились и превращались в каракули. Он звал ее каждую ночь, до тех пор, пока не сменилось три луны, и эта ночь была самой последней. В отчаянии он запустил в камин злополучную благодарность короля лучшему наставнику по стрельбе из лука, с королевской печатью. Досада вперемешку с элем наконец сделали свое дело. Когда пламя камина почти догорело, сон настиг его прямо в кресле напротив камина. Пламя в последний раз вспыхнуло, и в искрах его появились знакомые очертания.

 

– Ну, здравствуй, любимый, – ее тонкий силуэт обогнул кресло. Она села на пол и облокотилась на кресло так, что его свисающая рука дотронулась до ее макушки. На этот раз рука не провалилась в фантом, а легла на гриву ее кудрявых волос. Казалось, проснись он, и случилось бы чудо. Но чудеса, как известно, бывают только в сказках для самых маленьких. Она уснула у него на руках и в тот час, когда иней тронул траву, рассыпалась искрами по ковру, оставив за собой подпалины, в которых лишь опытный звездочет смог бы опознать созвездие Единорога.