Согласно Борхесу существует всего четыре сюжета для художественной литературы.Все гениальные сказки для взрослых повествуют нам об одном.

Новелла “Четыре цикла”:

Историй всего четыре. Одна, самая старая — об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои. Защитники знают, что город обречен мечу и огню, а сопротивление бесполезно; самый прославленный из завоевателей, Ахилл, знает, что обречен погибнуть, не дожив до победы. Века принесли в сюжет элементы волшебства. Так, стали считать, что Елена, ради которой погибали армии, была прекрасным облаком, виденьем; призраком был и громадный пустотелый конь, укрывший ахейцев. Гомеру доведется пересказать эту легенду не первым; от поэта четырнадцатого века останется строка, пришедшая мне на память: “The borgh brittened and brent to brondes and askes” Данте Габриэль Россетти, вероятно, представит, что судьба Трои решилась уже в тот миг, когда Парис воспылал страстью к Елене; Йитс предпочтет мгновение, когда Леда сплетается с Богом, принявшим образ лебедя.
Вторая, связанная с первой, — о возвращении. Об Улиссе, после десяти лет скитаний по грозным морям и остановок на зачарованных островах приплывшем к родной Итаке, и о северных богах, вслед за уничтожением земли видящих, как она, зеленея и лучась, вновь восстает из моря, и находящих в траве шахматные фигуры, которыми сражались накануне.
Третья история — о поиске. Можно считать ее вариантом предыдущей. Это Ясон, плывущий за золотым руном, и тридцать персидских птиц, пересекающих горы и моря, чтобы увидеть лик своего бога — Симурга, который есть каждая из них и все они разом. В прошлом любое начинание завершалось удачей. Один герой похищал в итоге золотые яблоки, другому в итоге удавалось захватить Грааль. Теперь поиски обречены на провал. Капитан Ахав попадает в кита, но кит его все-таки уничтожает; героев Джеймса и Кафки может ждать только поражение. Мы так бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубо сфабрикованное потворство массовым вкусам. Мы не способны верить в рай и еще меньше — в ад.
Последняя история — о самоубийстве бога. Атис во Фригии калечит и убивает себя; Один жертвует собой Одину, самому себе, девять дней вися на дереве, пригвожденный копьем; Христа распинают римские легионеры.
Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их — в том или ином виде.

Вы думаете, что ему 5-7 лет и он уже не верит ни в деда мороза, ни в волшебство? Как бы не так. Попробуем проверить. Наш опыт легко провести в домашних условиях. Сделаем так, чтобы сначала ребенок встретился с необычным, волшебным явлением в сфере словесного описания, а затем – в реальной жизненной ситуации. Расскажем ребенку сказку “Волшебная шкатулка”. Суть ее вкратце такова: один из папиных знакомых дарит девочке Маше шкатулку, которая может превращать картинки с нарисованными на них предметами в сами предметы; стоит заложить картинку в шкатулочку и громко (иначе шкатулочка не услышит) сказать “волшебные” слова: “Альфа, бета, гамма”, и в шкатулочке вместо рисунка появится настоящий предмет. Знакомый снабдил Машу маленькими картинками с нарисованными на них предметами (золотое колечко, красивая брошь, авторучка, зажигалка, паук и оса). Вначале девочка не поверила в возможность такого волшебства, но однажды, попробовав, убедилась в волшебных свойствах шкатулки.

А теперь спросим малыша: почему шкатулка превращает картинки в предметы? Может ли такое быть в жизни? Может ли, например, портрет человека превратиться в самого человека? Обычные дошкольники 4-7 лет дают похожие ответы: шкатулка превращает предметы, потому что она волшебная, но в жизни такого быть не может. В сказке, мультфильме, игре – пожалуйста, в реальной жизни – нет. Почему? Да потому что в жизни волшебства не бывает, никакая шкатулка не может слышать обращенную к ней речь и подчиняться одной лишь мысли и желанию человека.

Продолжим наш опыт. Через 2-3 дня предложим малышу красивую шкатулку, приложим к ней рисунки с упомянутыми предметами и как бы невзначай выскажем предположение: “Может быть, это и есть та самая шкатулка из сказки?” Покажем ребенку и настоящие предметы: колечко, брошь, зажигалку: “Смотри, может быть, все это мне сделала волшебная шкатулка?” Конечно, ребенок нам не поверит, скептически улыбнется… но не будем спешить. Оставим его наедине с картинками и шкатулкой, а сами под благовидным предлогом выйдем из комнаты.

Что будет делать ребенок? Специальные опыты показали: большинство дошкольников в такой ситуации немедленно начинают “волшебные” манипуляции; они быстро закладывают в шкатулку один рисунок за другим (кроме, конечно, паука и осы), произносят магические слова, да еще делают пассы руками – как заправские волшебники. Не увидев эффекта, ребенок удивлен: “Не превратилось?” “Опять картинка!” – с досадой восклицает он. Лишь немногие дети 4-8 лет осваивали незнакомый предмет “рациональным” способом, так, как это делал бы взрослый человек: крутили его, смотрели картинки, раскладывали из них “пасьянс”, но не пробовали “превращать”.

Откуда беруться детские страхи?

Или глава о том, где искать источник для Вашей «умной» сказки

Дети боятся громких и резких звуков, особенно внезапных, боятся быть неожиданно разбуженными, боятся, если кто-нибудь неслышно подкрадывается сзади. В принципе, эти страхи легко объяснить врожденным инстинктом самосохранения. Но как быть с другими страхами?

Дети могут увидеть страшное в самом невинном предмете и испугаться чего угодно. Причем многие страхи кажутся ни с чем не связанными и ничем не объяснимыми. Например, одна девочка ужасно боялась не только жуков и пауков, но и красивых бабочек и стрекоз. Спрашивается, почему? “А у них ножек много…” Очень логично, правда? Есть дети, которые боятся клоунов, поскольку те “прячут свое лицо”. 

В одном детском саду был испорчен новогодний праздник, потому что младшая группа дружно перепугалась, увидев долгожданного Деда Мороза. На эту роль пригласили профессионала, и все было бы хорошо, но… артист оказался молодым человеком двухметрового роста, с косой саженью в плечах, да еще и обладателем густого баса. К тому же и с гримом он “переборщил”. Стоило такому “дедушке” выйти к детям и рявкнуть: “Здравствуйте, детки!”, как дети с плачем кинулись в объятия к родителям. И не успокоились, пока добрейший сказочный персонаж не удалился. Пришлось одному из пап срочно изобразить из себя Деда Мороза и, к неудовольствию супруги, провести вечер на пару с приглашенной Снегурочкой. Детей заверили, что злая Баба Яга, притворившаяся Дедушкой Морозом, больше не вернется, потому что дяденька милиционер посадил ее в тюрьму. Вечер был спасен, но дети еще несколько дней после праздника интересовались, не вернется ли Баба Яга. Итак, откуда берутся страхи? Continue reading →

Идея сказкотерапии в ее общенародном понимании примерно такова: терапевт, зрящий в ядро проблемы, сочиняет сказку, в которой предлагает и/или внушает метафорическое решение этой проблемы.

Я думаю, так почти не бывает.

Это представление во многом возникло из историй о Милтоне Эриксоне и книг его последователей и дешифровщиков. Схема не учитывает пары моментов. Эриксон – гений, и так никто работать не умеет. Плюс книги о нем во многом стерилизованы, а его собственные статьи хорошо показывают, что метафоры были только очень малой – пусть и важной – частью огромной, долгой и многосторонней работы. Большинство же остальных книг вообще сделаны по очень простым принципам: красивые иллюстрации, вырванные из контекста, теории – о том, как строить метафоры- и перепевы. Их похожесть на основоположников и друг на друга меня отталкивает; мне кажется, что выученное сохраняется в том же виде только в одном случае: если человек с этим вживую не работал. То, что пропускаешь через собственную работу, как минимум видоизменяется.

Для меня сказка больше не снайперская винтовка, а оружие массового поражения.

Я думаю, что сказка может быть использована для того, чтобы предложить пациенту, особенно ребенку, способы решения конкретной проблемы. Но это только один из возможных путей ее использования. Вот как я обозначил бы другие пути:

1) Сказка дает великолепный общий язык для взрослого, работающего с ребенком. Обычно они разговаривают на разных языках. При этом двуязычен скорее ребенок, а проблемы с общением есть скорее у взрослого. (Тем более что это взрослый чего-то хочет). Язык сказки их естественно сближает.

2) Сказка более информативна, чем обычная стиснутая речь. Она не видает свои положения за что-то более серьезное, чем символы, метафоры и аналогии. В этом плане сказки, которые сочиняют сами пациенты, дают и материал для анализа, и названия для индивидуально значимых понятий.

3) Сказка способствует пробуждению детских и творческих сил в самом терапевте. Она активизирует то, что я бы назвал -метафорической железой-, понимание и работу на уровне интуиции, архетипов, первого впечатления и т.п.

4) Сказка несет свободу.

Достаточно? Мне – да. По большому счету, я думаю, сказка – это один из инструментов, на которых хороший психотерапевт, как хороший музыкант, должен хоть чуть-чуть уметь играть (скорее барабан, чем фортепиано). И конечно, как всякий инструмент, она может стать любимым и основным.

Что же касается сказки, бьющей в десятку конкретной проблемы, сочинить ее для себя трудно, для других капельку труднее. Дело еще вот в чем. Решение решению рознь. Я бы выделил три вида решений, которые может предложить сказка – и которые вообще могут работать в процессе психотерапии. Это, во-первых, правильные решения, то есть культурально принятые, всеобщие, авторитетные. Во-вторых, это свои решения самого психотерапевта, то есть его собственные способы, которые он успешно – или скорее привычно – использ овал в своей жизни. И в-третьих, этособственные, личные решения самого человека, клиента. Всем этим решениям соответствуют разные стили работы, и все они работают по-разному. Правильные лежат на поверхности, они легче всего в употреблении и, пожалуй, наименее эффективны (человек с ними, скорей всего, уже многократно ознакомлен). Свои решения – это, может быть, и есть самая распространенная форма психотерапии. Их очевидная форма – совет. Замаскированная – большинство приведенных здесь сказок. А собственные решения – это вещь самая ценная, но и самая трудная. Они-то бьют в десятку, но поди их найди. Впрочем, можно, тем более что никто не обязывает делать всю работу наощупь и в одиночку.