– Сядь! Перестань! Ты как буря в пустыне! Ну, хоть отойди на два метра, ветер в эту сторону. – Мама смешно морщит нос и отряхивается, а я отбегаю к морю и с хохотом запускаю новую порцию песка в воздух. Ветер подхватывает его и на считанные секунды превращает в песчаного дракона. Сколько не запускай – каждый раз новый. Рисунок ветра никогда не повторяется. Устав только к обеду, я прислоняюсь к маме, вдыхаю запах ее мягкой загорелой кожи. Щурюсь на солнце и засыпаю ноги горячим песком. Мое маленькое детское счастье. Моя радость. Мой песок. Он скользит крупинками по коже, стелется змейкой и просачивается сквозь пальцы. С ним уходит и мое время. Я ищу его, стараюсь остановить, заточить под пыльными обложками своих книг и журналов, обрамить в золото смысла жизни, сделаться вечной в детях. Но этот песок ускользает от меня, и вся жизнь превращается в его поиски.

Я на Алтае. Огромные горы упираются снежными шапками в самое небо. Здесь каждый ребенок в возрасте двенадцати лет может наколоть дрова, оседлать лошадь и подоить корову. Я притворяюсь своей в селе Топольном. Крашу свою свинью Яну гуашью, мечтаю стать писателем и покоряю маленькие вершины. «А мы видели винторогого козла на Белухе!», «А мой папа ходил на медведя!», «А мой, у алтайцев шкуру рыси на бутылку водки сменял!» Кто-то в толпе откликается со знанием дела: – «Ну и дурак, кому нужна эта шкура!» Все смеются, и голос неожиданно продолжает: «Латвийка, а ты что видела?». Я недоуменно поднимаю голову от книжки и смотрю в пронзительные синие глаза Женьки Калмыкова: бестолковый двоечник, четыре года второгодником ходит, красив, как черт. У меня от волнения перехватывает дыхание: «А я видела море. У нас на побережье пески поют». «Врешь!» – с восхищением восклицает он. «Спорнем?» – с вызовом отвечаю я. И веду его на единственное песчаное место в тайге. Показываю как кончиками пальцев на ногах можно скользить по поверхности и говорю о море. Песок послушно откликается песней. Но мелодия не та. Я ложусь на его нагретую поверхность среди кедров, пропускаю сквозь пальцы, отчаянно пытаясь повторить то самое ощущение из детства. Но он слишком мелкий, слишком серый и совсем не пахнет морем.

Я на реке. Отчим неподалеку рыбачат, а я погружаю руки в послушный песок и создаю русалок, черепах и дельфинов. Долго ласкаю свои песчаные скульптуры руками, повторяя контур созданного тела. Украшаю мои творения ракушками и водорослями. Мимо проходят люди. Они останавливаются и смотрят на выставку, жизнь которой ограниченна первым приливом. «У тебя талант», – говорит удивленно женщина в панамке: «Можно смело поступать в Академию художеств на скульптора». Я краснею от удовольствия. Неожиданная похвала расправляет крылья. Спасибо песку, я точно стану скульптором. Если не в этой жизни, то в следующей точно.

Мне двадцать, я в самом центре Парижа, города любви и моды. Погружаясь в пески времени я дохожу до подземелья Лувра. Повсюду песок. Из него вверх вырастают стены величайшего музея Европы, некогда дворца, где правили миром. Эхом от стен оживают для меня голоса героев Дюмы, Бальзака, Вольтера. Сквозь анфиладу звучит смех Маркизы де Помпадур и Марии Антуанеты. Я протягиваю руку за бархатную ленту, и зачерпываю горсть вечности. «Мадмуазель, этот песок является собственностью Франции», — смотритель музея франко-японец, кажется мне самураем сошедшим с обложки модного журнала. «Вы посадите меня в тюрьму за любопытство?», – с улыбкой спрашиваю я. «Вы и так в подземелье, мадмуазель. Здесь были заточены все красивейшие женщины великих династий нашей страны». «Хорошая компания, но пожалуй, это слишком дорогая цена за горсточку песка». «Вы прикоснулись ни к песку, вы прикоснулись к самой истории Франции! И я вынужден применить к вам административное наказание в виде обеда в нашем кафе» –  он протягивает мне руку и резко поднимает меня так, что я падаю в его объятья: «Вам не кажется, что вы превышаете свои полномочия?» – я смущенно отступаю на шаг назад, обжигаясь жаром его дыхания. «Это Париж, мадмуазель», – мне остается только отряхнуть странный песок со своих рук и оставить его у подножья главного дворца французской империи. Слишком древний, слишком значимый, слишком дорого – чужой песок.

Остров Маргарита в Карибском море. Я отчаянно борюсь с прибоем при помощи доски для серфинга. Это мой первый раз. Течение несет меня к скалам. Белый песок под беспощадным солнцем переливается радугой. Море теплое, соленое и полное живности – огромных медуз, хищных рыб, черных колючих ежей. Волна захлестывает меня с головой, доска крутится, оставляя синяки на бедрах. Как глупо, пролететь восемь тысяч километров, чтобы захлебнуться в прибрежных водах Венесуэлы. Спасатели машут мне с берега: «Мол, отплыви от скал, разобьешься». Чертова доска рвется из рук. Если бы я могла отплыть, уже давно была бы на берегу. Слишком маленькая досочка для такой неумехи. И вдруг, я каким-то чудом вскакиваю на колени прямо на доску, и волна со скоростью приличного автомобиля несет меня на берег. Я почти рыдаю от счастья, утыкаясь головой в землю, полную насекомых, ракушек, кусочков коралла. Жесткий песок по которому больно ходить без обуви. Чувствую жизнь, погружая ладони в его нагретые недра и, вдруг, острая боль пронзает кончик указательного пальца, сморщенного от воды и почти потерявшего чувствительность. Жужелица приняла меня за обед. Алая капля падает на песок, становясь частью этого места. Я жива!

Фуэртавентура. Вулканический остров в Канарском архипелаге. Мы с будущим мужем плаваем в гидрокостюмах, наблюдая за скатами и радужными рыбками под водой. Берег здесь не приспособлен для людей. Жесткие черные скалы и ни одной дружелюбной песчинки. Хотя весь остальной остров – это нагромождение остывших вулканов и песок, песок, песок. С рассветом мы мчимся в недра этой пустыни, чтобы сделать фотографии. Я стелюсь по мягкой поверхности змеей, вбираю всем телом, погружаюсь макушкой. Любимый восхищенно смотрит на меня, забыв о фотоаппарате в руках. «Ты песчаная королева!», – Говорит он. «Здесь нет ничего кроме песка! Это пустыня, милый». — Отвечаю я. Но он качает головой: «Это – любовь… Ты выйдешь за меня замуж? Будешь моей?». «Я уже твоя. Твоя песчаная королева», – говорю я и замираю на песке, словно морская звезда выброшенная на берег. Если растопырить пальцы я буду похода на снежинку. Снежинку из песка.

Я дома. Мне 32. Устав от забот, я беру двух детей, собаку и уезжаю как можно дальше от людных пляжей. Малыши смеются, мы вместе строим огромные песчаные замки. Песок становится башнями и шпилями, прорастает пещерами и наполняется водой в маленьком озере посреди дворца. Поднимается ветер. Старший сын набирает полные горсти песка и выбрасывает их в перед. «Мама, смотри, дракон!» И в тот же момент, песок засыпается мне в газа, рот и волосы. «Миша, перестань! Ты как буря в пустыне! Ну, хоть отойди на два метра, ветер в эту сторону». – Я смешно морщу нос и отряхиваюсь, а мой сын олененком отбегает к морю и с хохотом запускает новую порцию песка в воздух. «Дакон! Дакон!», – кричит младший и смешно подпрыгивает на своих маленьких, толстеньких ножках. Ветер подхватывает песок и на считанные секунды превращает его в песчаного дракона. Сколько не запускай – каждый раз новый.

Наконец, они оба выбиваются из сил. Малыши приходят ко мне на покрывало и облокачиваются с разных сторон. Старший уткнулся носом в руку и шумно вдыхает. Малыш сопит подражая ему. «Мам, ты пахнешь лучше всех в мире», — говорит Миша. «Да? И чем же я пахну?» – спрашиваю я. И с обоих сторон хором доносится: «Мамой». Я смеюсь и погружаю руки в теплый песок. Пересыпаю его из ладони в ладонь, и слушаю его песню. Теперь мой песок всегда со мной, в любой точке мира. Ведь тем самым, своим его делаю я сама.